Цитаты из книги - Три товарища

Он был по сути добрый человек, с покатыми плечами и маленькими усиками. Скромный добросовестный служащий. Но именно таким теперь приходилось особенно трудно. Да, пожалуй, таким всегда приходится труднее всех. Скромность и добросовестность вознаграждаются только в романах. В жизни их используют, а потом отшвыривают в сторону.

— Зачем же ты, собственно, живёшь, детка? — Сам уже давно хочу это понять, — ответил я.

Если не смеяться над двадцатым веком, то надо застрелиться. Но долго смеяться над ним нельзя. Скорее взвоешь от горя.

Для алкоголиков грипп, к сожалению, сущие пустяки; больше того, настоящие пропойцы иной раз начинают буквально расцветать и даже жиреть от гриппа.

Нет ничего более позорного для мужчины, чем шутовство.

Дни рождения ущемляют самолюбие человека. Особенно по утрам...

Трудно найти слова, когда действительно есть, что сказать.

В дождливую погоду не грех сделать что—нибудь для своего образования.

Всё это неправда, – подумал я. — Всего этого не существует. Ведь так же не может быть. Здесь просто сцена, на которой разыгрывают шутливую пьеску о смерти. Ведь когда умирают по—настоящему, то это страшно серьёзно». Мне хотелось подойти к этим молодым людям, похлопать по плечу и сказать: «Не правда ли, здесь только салонная смерть и вы только веселые любители игры в умирание? А потом вы опять встанете и будете раскланиваться. Ведь нельзя же умирать вот так, с не очень высокой температурой и прерывистым дыханием, ведь для этого нужны выстрелы и раны. Я ведь знаю это…

В конце концов люди всегда возвращаются обратно.

«Может быть» — вечно эти два слова, без которых уже никак нельзя было обойтись. Уверенности — вот чего мне недоставало. Именно уверенности, её недоставало всем.

Не то чтобы он разбирался в красоте или культуре человека, но он умел верно определить его сущность.

Ты вообще не знаешь, какой ты. Я редко встречала людей, которые бы так сильно заблуждались относительно себя, как ты.

У неё была голубая кровь, плоскостопие, вши, а также дар провидения.

— Великолепная девушка, не правда ли? — спросил он. — Не знаю, Готтфрид, — ответил я. — Не особенно к ней приглядывался. Он некоторое время пристально смотрел на меня своими голубыми глазами и потом тряхнул рыжей головой: — И для чего ты только живешь, скажи мне, детка? — Именно это хотел бы я и сам знать, — ответил я. Он засмеялся: — Ишь, чего захотел. Легко это знание не дается.