Цитаты из книги - Три товарища

Если хочется жить, это значит, что есть что—то, что любишь.

Словно налитые свинцом, мы недвижно восседали за стойкой бара. Плескалась какая—то музыка, и бытие наше было светлым и сильным. Оно мощно разлилось в нашей груди, мы позабыли про ожидавшие нас беспросветно унылые меблированные комнаты, забыли про отчаяние всего нашего существования, и стойка бара преобразилась в капитанский мостик корабля жизни, на котором мы шумно врывались в будущее.

— Ты ничего не прощаешь! Я уже давно забыла об этом. — А я нет. Я не забываю так легко. — А надо бы...

Проститутки — самые суровые, но вместе с тем и самые сентиментальные создания.

Но ведь надо уметь и проигрывать. Иначе как же жить?

— Все мы живем только иллюзиями и долгами. — Иллюзии от прошлого, а долги в счёт будущего. Наивность. Только завистники называют её глупостью. Это не недостаток, а, напротив достоинство. Только глупец побеждает в жизни, умник видит слишком много препятствий и теряет уверенность, не успев ещё ничего начать. В трудные времена наивность — это самое драгоценное сокровище, это волшебный плащ, скрывающий те опасности, на которые умник прямо наскакивает, как загипнотизированный. Никогда не старайся узнать слишком много! Чем меньше знаешь, тем проще жить. Знание делает человека свободным, но несчастным. Выпьем лучше за наивность, за глупость и за всё, что с нею связано, — за любовь, за веру в будущее, за мечты о счастье; выпьем за дивную глупость, за утраченный рай!

Надо держаться покрепче за жизнь, чтобы урвать хоть немного от так называемого счастья.

Поверхностны только те, кто считают себя глубокомысленными.

То была сама мрачная тайна жизни, которая будит жажду желания, но никогда не может её утолить, которая зачинает любовь в человеке и никогда не может её завершить, которая если и посылает всё — любовь, человека, счастье, радость жизни, — то всего этого по какому—то ужасному правилу всегда оказывается слишком мало, и чем большим кажется тебе то, что у тебя есть, тем меньше его оказывается на самом деле.

Свет сцены таинственно озарял лицо Пат. Она полностью отдалась звукам, и я любил ее, потому что она не прислонилась ко мне и не взяла мою руку, она не только не смотрела на меня, но, казалось, даже и не думала обо мне, просто забыла. Мне всегда было противно, когда смешивали разные вещи, я ненавидел это телячье тяготение друг к другу, когда вокруг властно утверждалась красота и мощь великого произведения искусства, я ненавидел маслянистые расплывчатые взгляды влюбленных, эти туповато—блаженные прижимания, это непристойное баранье счастье, которое никогда не может выйти за собственные пределы, я ненавидел эту болтовню о слиянии воедино влюбленных душ, ибо считал, что в любви нельзя до конца слиться друг с другом и надо возможно чаще разлучаться, чтобы ценить новые встречи. Только тот, кто не раз оставался один, знает счастье встреч с любимой. Всё остальное только ослабляет напряжение и тайну любви. Что может решительней прервать магическую сферу одиночества, если не взрыв чувств, их сокрушительная сила, если не стихия, буря, ночь, музыка?.. И любовь…

Портные вносят в жизнь красоту. Это во сто крат ценнее всех мыслей, даже если они глубоки, как пропасти.

— Уравновешивать, всё нужно уравновешивать, господин Локамп, — вот и вся загадка жизни… — Ну, это надо уметь… — Да, да, уметь, вся штука в том, чтобы уметь. Мы слишком много знаем и слишком мало умеем. Потому что слишком много знаем.

Я совершаю любую сделку, при которой что—то зарабатываю. Упустить в наши дни выгодную сделку — значит бросить вызов судьбе.

— А ведь, собственно говоря, очень стыдно ходить по земле и почти ничего не знать о ней. Даже нескольких названий цветов и тех не знаешь. — Не расстраивайся, — сказал я, — гораздо более позорно, что мы вообще не знаем, зачем околачиваемся на земле. И тут несколько лишних названий ничего не изменят.

Он улыбнулся и махнул рукой: — Не надо благодарить. Всё в руках божьих. — Он смотрел на меня еще с минуту, чуть вытянув шею и наклонив голову вперед, и мне показалось, будто его лицо дрогнуло. — Главное, верьте, — сказал он. — Небесный отец помогает. Он помогает всегда, даже если иной раз мы и не понимаем этого. — Потом он кивнул мне и пошел. Я смотрел ему вслед, пока за ним не захлопнулась дверь. «Да, — подумал я, — если бы все это было так просто! Он помогает, он всегда помогает! Но помог ли он Бернарду Визе, когда тот лежал в Гоутхолстерском лесу с простреленным животом и кричал, помог ли Катчинскому, павшему под Гандзееме, оставив больную жену и ребенка, которого он так и не увидел, помог ли Мюллеру, и Лееру, и Кеммериху, помог ли маленькому Фридману, и Юргенсу, и Бергеру, и миллионам других? Проклятье! Слишком много крови было пролито на этой земле, чтобы можно было сохранить веру в небесного отца!»