Цитаты из фильма - О чём говорят мужчины

Мне кажется, что левые связи осуждают в основном те люди, которые сами их иметь не могут.

— Как—то все запуталось... — Че запуталось? Че запуталось? Перевести бабушку через дорогу — до сих пор хорошо. Вон! Иди, переведи ее через дорогу. Иди, сразу успокоишься. — Не скажи. Может быть, я ее перевел, а ей не надо было. Или, например, это не та бабка. Плохая. И не надо ее через дорогу переводить. — А хорошая где—то стоит на другом переходе и ждет тебя, а ты здесь эту старую гниду взад—вперед подвигаешь. — А еще хуже, если ту, хорошую, до тебя уже кто—то перевел. Может быть, человек был плохой, и сделал это формально, для галочки, но он сделал хорошее дело, а ты — нет.

— Настя, где мои кроссовки? — Что? — Кроссовки? Я здесь их оставил. — Я не знаю. Ага, конечно, а кто их переставил?

Какой же это Андреевский спуск? Это Андреевский подъем.

Ну я как—то привык от человека идти. Я помню, я покупал подарки на Новый год. Купил главный подарок любимой женщине, осталось купить три неглавных. И продавщица — такая опытная баба — говорит: «Вам же три одинаковых подарка? Да?» «Да нет. Они же у меня три разные девушки. Мне три разных». И эта продавщица на меня с таким уважением посмотрела. Мол, есть еще порядочные мужики в стране!

Раньше мне родители что—то запрещали, сейчас — жена. Когда я уже повзрослею?

— Настя, я заказал такси! — Я тоже заказала. — Зачем? Ты ж меня просила. — Ты же сказал, что ты торопишься. — М—м—м… Классно.

— Ну ведь было же, да? Было? В глаза мне смотри! Я же вижу, что было! — Да не было ничего, зачем бы я тогда тебе рассказал. — Угу... Ну целовались же, да? Целова—а—ались! — Да вообще не целовались. — Угу... Я поняла: ты к ней приставал, а она тебе отказала! — Я ж тебе говорю — это она ко мне приставала, а я отказал... — Че... правда не было? Отказал? Жанне Фриске? — Да. — Ну ты мудаааак...

«А гренка в нашем ресторане называется croûton. Это точно такой же кусочек поджаренного хлеба, но гренка не может стоит 8 долларов, а croûton — может». А дальше ты начинаешь искать хоть какой—то вкус, отличающий этот крутон от гренки. И находишь!

С какого—то времени появился вопрос «Зачем?» Вот раньше тебе говорили: «Слушай, я с двумя девушками познакомился, у них квартира свободна в Отрадном, посидим, выпьем! Поехали!» Ты сразу ехал. Если бы тебя спросили «А зачем?», ты бы сказал: «Как зачем? Ты чё, дурак? Две девушки, отдельная квартира! Посидим, выпьем, ну?!» А сейчас… тебе говорят «поехали», а ты думаешь: «Две какие—то девушки… левые. Квартира у них в ОТ—РАД—НОМ! Это ж ехать туда, пить с ними… потом то ли оставаться, то ли домой… завтра на работу. Зачем?!»

— Так подожди, это получается — опять врать? — Слав, ну да! А ты что, считаешь, что всегда нужно говорить правду? — Нет, ну в детстве как—то учили, что правду... — А немцы тебя спрашивают: «Где ваши танки?» Нужно им отвечать или не нужно? Или учить детей: говорите правду всем, кроме немцев. — Или встретил ты одноклассницу, которую не видел 20 лет, и она тебе так кокетливо: «Ну, как я выгляжу?» А ты ей правду: херово! Растолстела, постарела, морщинки вокруг глаз, да и дура еще, такие вопросы задаешь. Ты себя в зеркало вообще видела? — Да, и чему учить детей? Говорите правду всем, кроме немцев и постаревших одноклассниц!

— У меня была такая прекрасная мечта… Расстались с девушкой, были серьезные отношения… Короче, я мечтал, что мы случайно встретимся, не знаю… на курорте. Я захожу в гостиницу с пляжа, а она сидит с мужчиной, за столиком. И мы так, даже не поздоровались, а просто взглядами встретились… У меня глаз сразу влажный. Я к барной стойке пошел… "Мэй ай хев фифти грамз ов коньяк, плиз?" "Может, сразу стольничек?" "Наливай." Выпиваю залпом, для храбрости… Потом, смотрю, а там, стоит рояль. Не, не, не, белый… пусть белый. "А, пожалуйста!" Тут раз, стемнело. Я красивый, в смокинге. "С пляжа пришел, угу…" Тебе жалко? "А пожалуйста!" Подхожу к роялю… Подхожу к роялю, вот так… И тут, я начинаю наигрывать нашу с ней мелодию… У меня никогда, ни с одной девушкой не было никакой «нашей» мелодии, но для мечты правильно. И конечно, вот эту... Ну, и все. В смысле, она все понимает… Что, все эти годы она любила только меня, а муж, он так, из—за денег. И все все понимают. И тут я встаю и приглашаю ее на танец. У официантов глаза на мокром месте. Бармен рыдает, поварята выглядывают из кухни… И тут он, ну, муж… все понимает. Причем, не злится, а по—человечески все понимает, потому что у нас любовь, а он... При чем здесь он? Расплачивается, и как—то так раз… исчезает. А мы танцуем, танцуем...

Это потому что в искусстве нет объективных критериев. Вот в спорте все объективно — пробежал быстрее всех стометровку — все — ты молодец, победитель, чемпион!.. и никого не интересует стиль твоего бега, хоть задом наперед. «Как—то он не концептуально пробежал..» — да пошел ты в жопу, ты сам так пробеги «нет, нет, что же он хотел сказать этими своими 9.5 секундами» — что ты хрен так пробежишь — только и всего.

— Тогда Ромео и Джульетта… Получается, хорошо, что они умерли. Ведь они столько преодолели ради своей любви. А выдержала бы, скажем, ее любовь, если бы она узнала, что он говорит «звОнит»? Или, что он носки по всей квартире разбрасывает. Привык, что за ним мама, Леди Монтекки подбирает. И что он ходит по квартире в одних трусах, чешет там себе? Нет, я понимаю, он из—за нее подвиг совершил, но это когда было? И один раз. А чешет он все время. Она говорит: «Ну, мы же любим друг друга... Ну, что я не потерплю? Ну, чешет…» Но невозможно!!!

— Может, потому, что ты — мудак? — М—да? Я как—то не подумал… Хорошая версия, мнооогое объясняет…