Цитаты из фильма - Собачье сердце

— …А если Вы заботитесь о своём пищеварении, мой добрый совет — не говорите за обедом о большевизме и медицине. И — боже Вас сохрани — не читайте до обеда советских газет. — Гм… Да ведь других нет! — Вот никаких и не читайте. Я произвел 30 наблюдений у себя в клинике — и что же вы думаете? Те мои пациенты, которых я заставлял читать «Правду», теряли в весе. Мало этого — пониженные коленные рефлексы, скверный аппетит и угнетенное состояние духа. Да.

Делай загадочное лицо, дура!

Да что тут предлагать? А то пишут, пишут… конгресс, немцы какие—то… Голова пухнет. Взять все, да и поделить!

— Он еще танцует?.. — Танцует!..

Потаскуха была моя бабушка, царствие ей небесное, старушке.

— … Ну теперь, стало быть, пошло. Пропал дом. Всё будет как по маслу: вначале каждый вечер пение, затем в сортирах замёрзнут трубы, потом лопнет паровое отопление и т. д. — Вы слишком мрачно смотрите на вещи, Филип Филипыч! Они теперь резко изменились. — Голубчик! Я уже не говорю о паровом отоплении! Пусть! Раз социальная революция — не надо топить. Но я спрашиваю: почему это, когда это началось, все стали ходить в грязных калошах и валенках по мраморной лестнице?

Не надо переделывать собаку в человека, а человека — в собаку. Ничего хорошего из этого не получится.

— Кто это такие? — Они? Они хорошие.

Оооооо! Итить твою мать, профессор!! Иди сюда, выпей с нами!

Но только условие: как угодно, что угодно, когда угодно, но чтобы это была такая бумажка, при наличии которой ни Швондер, ни кто—либо другой не мог бы даже подойти к двери моей квартиры. Окончательная бумажка. Фактическая! Настоящая!! Броня!!!

Спаньё на полатях отменяется.

А что означает эта ваша «разруха»? Старуха с клюкой? Ведьма, которая вышибла все стёкла, потушила все лампы? Да её вовсе не существует, доктор. Что вы подразумеваете под этим словом, а? А это вот что: когда я, вместо того, чтобы оперировать каждый вечер, начну в квартире петь хором, у меня настанет разруха. Если я, входя в уборную, начну, извините за выражение, мочиться мимо унитаза и то же самое будут делать Зина и Дарья Петровна, в уборной у меня начнется разруха. Следовательно, разруха не в клозетах, а в головах. Значит, когда эти баритоны кричат: «долой разруху!» — я смеюсь. Ей Богу, мне смешно! Это означает, что каждый из них должен лупить себя по затылку! И вот когда он выбьет из себя все эти, понимаете, галлюцинации и займётся чисткой сараев — прямым своим делом, — разруха исчезнет сама собой. Двум богам служить нельзя, дорогой доктор.

— Что—то вы меня больно утесняете, папаша. — Что?! Какой я вам папаша! Что это за фамильярность? Называйте меня по имени—отчеству. — Да что вы всё: то не плевать, то не кури, туда не ходи. Чисто, как в трамвае. Чего вы мне жить не даёте? И насчет «папаши» — это вы напрасно. Разве я просил мне операцию делать? Хорошенькое дело: ухватили животную, исполосовали ножиком голову… А я, может, своего разрешения на операцию не давал. А равно и мои родные. Я иск, может, имею право предъявить.

О, 25 лет, клянусь Богом, ничего подобного. Последний раз — в Париже, на Рю—де—ла—Пер… Ы—ы!

Филиппыч, ну скажи ему!