Цитаты из фильма - Собачье сердце

— И почему это пролетарий не может снять свои грязные калоши внизу, а пачкает мрамор?! — Да у него ведь, Филипп Филиппыч, и вовсе нет калош! — Ничего похожего! На нём теперь есть калоши — и это калоши мои! Это как раз те самые калоши, которые исчезли весной 17—го года! Кто, спрашивается, их попёр? Я? Не может быть! Буржуй Саблин? Сахарозаводчик Полозов? Да ни в коем случае. Это сделали как раз вот эти самые певуны! Да хоть они бы снимали их на лестнице!

— Пальцами блох лови, пальцами! Не понимаю, откуда вы их только берете? — Да что ж, развожу я их, что ли?

— Зина! … Там в приемной… Она в приемной? — В приемной — зеленая, как купорос. — Да — зеленая книжка! — Ну, сейчас палить. Она ж казенная, с библиотеки! — Переписка, называется, Энгельса… с этим… с чертом… В печку ее! Я бы этого Швондера повесил, честное слово, на первом же суку.

Похабная квартирка… Но до чего ж хорошо!

— Послушайте, что же вы делаете с этими убитыми котами? — На польты пойдут! Из них белок делать будут — на рабочий кредит.

— Петр Александрович! Ваша операция отменяется! Равно, как и все другие операции! Я прекращаю работу в Москве, и вообще в России. Сейчас ко мне вошли четверо — среди них одна женщина, переодетая мужчиной, двое мужчин, вооруженных револьверами, — и терроризировали меня!.. В таких условиях я не только не могу, но и не имею права работать! Поэтому я прекращаю свою деятельность, закрываю квартиру и уезжаю в Сочи. Ключи могу передать Швондеру, пусть он оперирует. Но только одно условие — как угодно, что угодно, когда угодно, но чтоб это была такая бумажка, при наличии которой ни Швондер, ни кто—либо другой не мог даже подойти к двери моей квртиры! Окончательная бумажка! Фактическая! Настоящая! Броня!

Театр — это дуракаваляние… Разговаривают, разговаривают… Контрреволюция одна.

Может, Зинка взяла?

— Если бы сейчас была дискуссия, я доказала бы Петру Александровичу… — Виноват, вы сию минуту хотите открыть дискуссию?

Нет, я этого Швондера в конце концов застрелю.

Я тяжко раненый при операции.

Вот. Член жилищного товарищества, и площадь мне полагается определенно в квартире номер 5 у ответственного съемщика Преображенского в шестнадцать квадратных аршин. Благоволите.

— Знаете ли, профессор. Если бы вы не были европейским светилом и за вас не заступились бы самым возмутительным образом, вас следовало бы арестовать! — За что?!.. — А вы не любите пролетариат! — Да. Я не люблю пролетариат.

Мы знаем об его работах! Целых пять комнат хотели оставить!

Обыкновенная прислуга, а форсу — как у комиссарши.