Цитаты из книг

Нет, вы только поглядите на себя, Эльмира! Всю жизнь вы обвиняете других в том, что ноги у нас спотыкливые, а руки — крюки! Вы когда нибудь читали Шекспира? Там есть указания для актеров: «Волнение, движение и шум». Вот это вы и есть. Волнение, движение и шум. А теперь ступайте ка домой, не то я насажаю шишек вам на голову и прикажу всю ночь вертеться с боку на бок. Брысь отсюда!

— Том, — сказал Дуглас. — Обещай мне одну вещь, ладно? — Обещаю? А что это? — Конечно, ты мой брат, и, может, я другой раз на тебя злюсь, но ты меня не оставляй, будь где нибудь рядом, ладно?

— Дуг, закрой глаза. Теперь скажи: какого цвета у меня глаза? Нет, ты не подсматривай! Ну? Какого цвета? Дугласа бросило в пот. Веки его вздрагивали. — Ну, знаешь, Джон, это нечестно. — Говори! — Карие. Джон отвернулся. — Вот и нет. — Как же нет? — А вот так. Даже непохоже. Джон зажмурился. — А ну ка, повернись, — сказал Дуглас. — Открой глаза, я посмотрю. — Что толку, — ответил Джон. — Ты уже забыл. Я ж говорю, со мной тоже так бывает. — Да повернись ты! — Дуглас схватил друга за волосы и медленно повернул его голову к себе. — Ну ладно.. Джон открыл глаза. — Зеленые… — Дуглас в унынии опустил руки. — У тебя глаза зеленые… Ну и что же? Это очень похоже на карие. Почти светло карие. — Дуг, не ври мне. — Ладно, — тихонько сказал Дуглас. — Не буду. Они еще долго сидели и молчали, а другие ребята бегали по холму и кричали, и звали их.

Вот кто ездит девяносто лет, девяносто пять, сотню, тот самый настоящий путешественник.

Человек живет в настоящем, будь то молодое настоящее или старое настоящее; но иного он никогда не увидит и не узнает.

— Дорогая, ты никак не можешь понять, что время не стоит на месте. Ты всегда хочешь оставаться такой, какой была прежде, а это невозможно: ведь сегодня ты уже не та. Ну зачем ты бережешь эти старые билеты и театральные программы? Ты потом будешь только огорчаться, глядя на них. Выкинь ка их лучше вон.

— Вот увидите, — сказала миссис Бентли. А про себя думала: господи боже, дети есть дети, а старухи есть старухи, и между ними пропасть. Они не могут представить себе, как меняется человек, если не видели этого собственными глазами.

— Постойте, — сказала миссис Бентли. — Вы что, не верите мне? — Не знаю, — сказала Джейн. — Нет, не верим. — Но это просто смешно! Ведь ясно же: все когда то были молодыми! — Только не вы, — потупив глаза, чуть слышно шепнула Джейн, словно про себя. Ее палочка от мороженого упала в лужицу ванили на крыльце. — Ну, конечно, мне было и восемь, и девять, и десять лет, так же, как всем вам. Девочки хихикнули, но, спохватившись, тотчас умолкли.

— Нет, нет! Это неважно, и правильно, что неважно. А вот твоя Машина уверяет, будто это важно! И я начинаю ей верить! Ничего, Лео, все пройдет, я только еще немножко поплачу.

Ешь, пей, спи, дыши и перестань смотреть на меня такими глазами, будто в первый раз видишь.

Каждый год наступал день, когда он вот так просыпался и ждал этого звука, который означал, что теперь то уж лето началось по настоящему.

БОЛЬШЕ НЕ ВЕРНЕТСЯ. Это может означать что угодно. Бродяги. Преступники. Тьма. Несчастный случай. А главное — смерть!

Смерть — это когда он месяц спустя стоял возле ее высокого стульчика и вдруг понял, что она никогда больше не будет тут сидеть, не будет смеяться или плакать.

Ищи друзей, расшвыривай врагов! Вот девиз легких как пух волшебных туфель. Мир бежит слишком быстро? Хочешь его догнать? Хочешь всегда быть проворней всех? Тогда заведи себе волшебные туфли! Туфли, легкие как пух!

Они ведь даже не знают, какое это чудо — сбросить с ног зиму, скинуть тяжеленные кожаные башмаки, полные снега и дождя, и с утра до ночи бегать, бегать босиком, а потом зашнуровать на себе первые в это лето новенькие теннисные туфли, в которых бегать еще лучше, чем босиком. Но туфли непременно должны быть новые — в этом все дело.